– скажет о своем пребывании в Чернобыле в первые, самые опасные месяцы после аварии – в мае-июне 1986 года, – Аскарбий Пакович Гишев.

О таких, как он, говорят – настоящий мужчина. Скромен, немногословен, в эмоциях сдержан.

Вспоминая то время, рассказывает: учился в Майкопском пединституте, мечтал стать педагогом, учить детей физике и математике. Родом из аула Егерухай Кошехабльского района. В 1984 году был призван на срочную воинскую службу, которую проходил в Киеве.

Годы службы вспоминает с радостью – приходилось патрулировать город, нести патрульно-постовую службу, охранять порядок на праздничных демонстрациях, на футбольных матчах, партийных съездах. Было дело – нес охрану и во время выступления Софии Ротару. Киев изучил как свои пять пальцев, мечтал после службы вернуться еще не раз, просто побродить по Крещатику, по уютным скверам, встретиться со своими друзьями по службе. И мечты вот-вот должны были стать реальностью, через месяц – дембель!

Но случилось непредвиденное, в ночь с 25 на 26 апреля их полк подняли по тревоге, выдали оружие, патроны, велели ждать особого распоряжения. Три мотострелковых роты погрузили на транспорт и отправили за пределы военчасти. А их, более тысячи человек, разоружив по приказу командира части, направили нести патрульно-постовую службу. Дело было перед первомайской демонстрацией…

В ночь с 1 на 2 мая их перебросили в район Чернобыля, разместили в “рыжий лес”. Его так и называли впоследствии. А когда там разбили палаточный городок солдаты, листья на деревьях только начали бронзоветь.

Через двое суток к ним прибыл генерал. Увидел разгуливающих по лесу солдат – без спецснаряжения, дозиметров (они их и в глаза не видели) и ужаснулся: сразу же дал распоряжение перевести палаточный лагерь в иное место.

Со 2 по 20 мая Аскарбий вместе со всеми военнослужащими их полка выходил на патрулирование как Чернобыля, так и 30-километровой зоны. С ним вместе в то время, в химвзводе, служил Юрий Едыгов, земляк.

20 мая их вывезли в Киев, объяснив, что так положено, они набрали необходимые рентгены.

– А как и кто считал эти рентгены, если ни у кого из нас не было личных дозиметров? – говорит Аскарбий. – Определили примерно по общему фону радиации. В Киеве, в отведенном для отдыха месте, нас кормили, как дорогих гостей – красной икрой, фруктами. А 6 июня в наше подразделение пришел командир с замполитом, спросил: “Кто готов еще раз отправиться в зону? Выйти из строя”. С нами, кто уже там был, легче было работать, чем с новобранцами. Мы уже соображали, что можно делать в зоне, а что нельзя. Из нашей роты почти все сделали два шага вперед.

А ведь Аскарбий – студент физмата, хорошо понимал, что значит атом… И мог не выходить из строя, дело-то – поездка в “зону” – было добровольное. Спрашиваю: “Почему так поступил? Не страшно было?”

– Не страшнее, чем братьям моего отца, которые в мои годы, а кто и младше меня, пошел на фронт бить фашистов, – говорит Аскарбий. – Из них живым вернулся только один, Хамед Марзанович. Ни по отцовской, ни по материнской линии – Бричевых, – в нашем роду трусов не было. И тогда, в 86-м, 20-летним парнем я четко осознавал, ведь кому-то нужно идти в “зону”?

Так, с 7 по 12 июня, он еще раз побывал в Чернобыле. Разгружали и вкапывали бревна под ограждение из колючей проволоки.

А 15 июня уже скорым поездом “Киев – Адлер” отправился домой. Окончил институт, работал преподавателем в одном из майкопских колледжей. Пробовал себя в фермерстве. Уже 15 лет работает водителем на станции скорой и неотложной помощи. Воспитывает двоих дочерей. О Чернобыле вспоминать не любит. Пытался через социальные сети найти своих однополчан – ребят с Украины. Многих, к сожалению, уже нет в живых.

Когда 10-летние дочери спрашивают, рассматривая его награды: “Это – за войну?”, он им отвечает: “За мир, чтобы для всех нас светило солнце. И чтобы никто из живущих на Земле больше не увидел рыжий лес”.

Валерия Ломешина

Фото автора