«…Не в землю нашу полегли когда-то…»

В российском календаре появилась новая памятная дата — Праздник белых журавлей, который отмечается 22 октября. Инициатором ежегодного проведения Дня белых журавлей был известный советский поэт Расул Гамзатов, популярность которого в читательской среде перешагнула рубежи его малой родины — Дагестана и границы нашей страны. Произведения поэта переведены на десятки языков народов мира.

Расул Гамзатов написал стихотворение, начальные строки которого знает каждый неравнодушный человек:

Мне кажется порою, 
что солдаты,
С кровавых 
не пришедшие полей,
Не в землю нашу 
полегли когда-то,
А превратились 
в белых журавлей.

На русский язык стихотворение перевел Наум Гребнев. Поэтические строки сами просились на музыку, и известный советский композитор Ян Френкель положил слова на музыку. Спеть песню доверили не менее известному певцу тех времен Марку Бернесу. Песня сразу заворожила слушателей. Редко кто не вытирал невольно набежавшую слезу, вспоминая своих отцов, братьев, мужей, не вернувшихся из боя, а «превратившихся в белых журавлей».

По горской легенде воины, не вернувшиеся с поля боя, превращаются в белых журавлей, чтобы из поднебесья окликать тех, кто ждал и ждет, оплакивает их. Еще при жизни поэта в 1986 году в Дагестане впервые был проведен День белых журавлей. Был он тогда как праздник литературы и памяти о погибших на войне солдатах. В настоящее время печальный Праздник белых журавлей распространился по стране, отмечается во многих регионах как день памяти погибших в боях против врагов воинов, честно сложивших головы за свою родину, свой народ.

Спите спокойно, мы помним о вас

Великая Отечественная война задела своим черным крылом и нашу малую родину — Адыгею. В грозные годы она проводила на фронт 80 тысяч своих лучших сынов и дочерей. Более 30 тысяч из них домой не вернулись — погибли в боях, умерли от ран, были замучены в фашистских концлагерях.

Адыгея помнит о своих погибших солдатах. В 1994 году вышел первый том республиканской Книги памяти. Затем — второй и в 2000 году — третий том.

Листаешь эту скорбную книгу и все время натыкаешься на одинаковые фамилии с разными именами, а очень часто еще и с одинаковыми отчествами — братья…

На хуторе Чехрак Кошехабльского района жила крестьянская семья Осиковых. У Дарьи Петровны было семеро сыновей-погодков. Старшие работали в колхозе — кто в поле, кто на ферме. А самый младший Алеша заканчивал в роковом 1941 году школу. Он отлично играл на струнных инструментах. В Чехракском клубе был инструментальный оркестр, душой которого был Алеша Осиков.

Грянула война, и Дарья Петровна одного за другим проводила на фронт сыновей: Григория, Константина, Александра, Михаила, Сергея, Николая и Алешу. Сначала шли в Чехрак солдатские треугольники, адресованные дорогой мамочке Дарье Петровне. Сыновья рассказывали матери, как они воюют, спрашивали адреса братьев.

Почтальонка всегда весело стучала в калитку и задорно кричала: «Тетя Даша, вам привет от сыночка!» А однажды только постучала в калитку и молча протянула Дарье Петровне письмо с незнакомым почерком. Это была первая похоронка, пришедшая на Григория. Несколько дней проплакала мать. Из горестного состояния ее вывело письмо от Константина. Потом пошли похоронки все чаще и чаще: на Александра, Михаила, Сергея, Николая, Алексея. Один только Константин уцелел в пламени войны и вернулся домой с победой.

О том, где и как погибли сыновья, мать знала мало — только то, что в казенной бумаге — похоронке. А о гибели Алеши ей рассказал вернувшийся после войны из ГУЛАГа сосед (многие побывавшие в немецком плену попадали после войны в советские лагеря).

Сформированная команда добровольцев, среди которых был и Алеша Осиков, пешим маршем двигалась на фронт. Ребят успели переобмундировать, а оружие еще не выдали. У Алеши была балалайка, с которой он и отправился на фронт. Под Ростовом-на-Дону нашу колонну настигли немцы. Отстреливаться было нечем. Все будущее пополнение оказалось в плену, во временном лагере под Ростовом.

Увидев у парня балалайку, немецкий офицер приказал сыграть что-нибудь русское. Алеша сыграл «Светит месяц», «Барыню», страдания. Немцы слушали, улыбались. А как только балалайка тоненьким голоском запела Гимн Советского Союза, разъяренный немецкий офицер застрелил Алешу Осикова. Мать до конца своих дней не верила в гибель сыновей и все ждала их возвращения.

В редакции хранятся воспоминания жителя аула Адамий Н.Даурова. Адамий, как и другие адыгейские аулы, проводил на фронт своих лучших сыновей. Лишь немногие вернулись с победой. Большинство сложили головы в боях за Отечество. «Память о них не дает мне покоя, — говорится в воспоминаниях ветерана. — Вот имена моих друзей и одноклассников, не вернувшихся с фронта: Худ Ашинов, Хазрет Багироков, Шабан Басниев, Ереджиб Коблев, Ахмед и Нальбий Кудаевы, Ибрагим Манаов, Заурбек Нагоев, Мурат Тамбиев, Заурбек Ягумов». Всего 32 аульчанина, «превратившихся в белых журавлей».

Улетели в небо и окликают жителей своего родного аула Вочепший Гиса Юсуфович, Ибрагим Юсуфович, Шугаиб Юсуфович Кушу и сам Юсуф — их отец.

Во втором томе Книги памяти — 35 «белых журавлей» с фамилией Нехай из Теучежского района: Юсуф Хамедович, Хамед Загеевич, Хазрет Салихович, Хаджимос Меджидович, Нух Барабович, Мос Аюбович. Тут братья, отцы и сыновья, могилы которых разбросаны по всей России, в странах Европы, куда дошли эти сыновья Адыгеи, освобождая мир от немецко-фашистских захватчиков.

Окликни нас с неба, отец

Ее ждали в каждом доме, проводившем на фронт сына, отца, брата, и боялись. Ждали, что Танюха Ивневская, так звали станичники свою почтальонку, принесет письмо с фронта, боялись: а как вдруг не письмо — а похоронка. Ходила она и весной, и летом, и зимой в больших кирзовых сапогах и в шуршащей при ходьбе юбке из солдатской плащ-палатки.

Не очень часто выпадали дни, когда вслед почтальонке не раздавался надрывный плач матери или жены. И по плачу то в одном, то в другом краю станицы все знали, что погиб сын, муж или отец.

У Татьяны было трое детей: Коля, Саша и младшая Надюша, которая родилась незадолго до войны и ушедшего на фронт отца не запомнила. Рядовой Иван Ивневский часто писал с фронта. Танюха читала письма Ивана еще на почте, прежде чем разносить письма и похоронки по станице. А вечером собирала детей и читала им письма от отца. После чего Коля и Саша брали у матери письмо и еще, и еще раз перечитывали, надеясь найти что-то такое, что пропустила при чтении мать, — может, о том, как папа одолел страшного немца.

Потом Танюха перестала приносить письма от отца. Она просто пересказывала их содержание детям, а ночью долго вздыхала. Однажды, когда все уже уснули, кроме Наденьки, Татьяна навзрыд заплакала. Наденька подбежала к матери: «Мам, ты чего плачешь?» «Ноги разболелись, наверное, на непогоду», — успокоила дочь Татьяна.

Разнося письма, Танюха спрашивала станичниц, где воюют их мужья, и по этим рассказам знала, что уже и Украину прошли, Белоруссию освободили, перешли германскую границу.

Ребята подрастали, и Татьяне все труднее и труднее было объяснять им, почему она не приносит отцовские письма домой, а пересказывает их.

Пришел май 1945 года, и до станицы долетела весть о Победе. Теперь уже станичную почтальонку не боялись, а только ждали, ждали весточки, когда же наконец он приедет. Возвращались станичники с орденами и медалями, гордо ходили по улицам. «Ну когда же наш папка вернется? — спрашивал средний сынок Саша. Мать отвечала, что пока нет письма, но она знает, что отец скоро вернется…

Время летело, Коля окончил в Сталинграде ремесленное училище и работал на заводе, обзавелся семьей. Уехала и окончившая семилетку Надя. А Саша остался вместе с матерью. Она часто болела, и за ней надо было присматривать. Мать все время говорила детям, что вернется их отец, мол, другие через 10 лет приходили домой.

Перед самой кончиной она позвала Сашу, хотела что-то сказать ему, но успела лишь указать рукой в святой угол и проговорить «там».

На похороны съехалась вся Танюхина семья. Сделали все честь по чести. Богомольная бабушка Ледниха читала отходную молитву, а перед выносом гроба сняла икону Божьей Матери, чтобы благословить Татьяну в последний путь. Когда снимала, из-под иконы выпала какая-то бумажка. Надя подняла, развернула, прочитала: это была похоронка на отца.

Надя навзрыд заплакала. Подбежали братья. Она показала им похоронку. «Я догадывался, что мать не хотела нас огорчать вестью о гибели отца», — сказал Николай и тоже вытер побежавшую по щеке слезу.

Тогда еще не знали Дня белых журавлей. И уже ставшая совсем взрослой Надя Ивневская не могла сказать: «Окликни нас с неба, папа!»

Дмитрий Крылов