Идеальный космонавт: миф или реальность? Грозит ли экспедиция к Марсу слабоумием для астронавтов? Что ждут ученые от годового полета россиянина и американца? Об этом — в беседе с заместителем директора Института медико-биологических проблем российской академии наук (ИМБП РАН), доктором медицинских наук Валерием Богомоловым.

— Валерий Васильевич, известный ученый Крейг Вентер высказал идею: сканировать геномы кандидатов в космонавты, чтобы выбрать идеального. Применяются ли методы генного отбора на Западе и у нас?

— Нет. На уровне международной группы, в которую входят руководители медицинских органов космических агентств стран — участников МКС, принято решение: не включать генетические тесты в программу отбора.

— Почему?

— Каждая новая методика должна быть тщательно отработана: она дает новую информацию, трактовка которой очень индивидуальна. Когда появилась ультразвуковая диагностика, всем кандидатам в космонавты стали проводить УЗИ миокарда. И многих списали тогда по одному из показателей. А потом выяснилось — это норма.

— Но генетические исследования космонавтов проводились?

— Проводились. В архивах все это есть. Скажем, пытались выяснить связь отдельных генов с переносимостью факторов космического полета. Абсолютно четкая связь не выявлена.

До настоящего времени не ясна функциональная роль многих генов в геноме человека. 

— Но они ведь зачем-то существуют! 

— Мы знаем, что определенный набор генов, скажем, показывает предрасположенность человека к онкозаболеваниям, диабету, атеросклерозу и т.д. Но это прогноз вероятностный. Абсолютно железных тестов нет.

Да, не все космонавты одинаково стабильно «супермены». И у кого-то в состоянии здоровья есть отклонения, которые, однако, не мешают летать и работать на орбите. Наша задача — вовремя проконтролировать возможные изменения, чтобы внести коррекцию или провести санацию.

— Для международного экипажа МКС действует единая система стандартов для здоровья?

— Единая. Ежегодно каждый из действующих космонавтов и астронавтов проходит сертификацию на годность к полету — длительному или короткому. Если человек соответствует стандартам не полностью, то проводится оценка рисков. Это обсуждается на уровне консенсуса медицинскими представителями всех космических агентств.

— И какая степень риска допустима?

— Около 1 процента за всю программу полета. Обязательно учитываются данные мировой медицинской статистики, и суждения строятся на основе принципов доказательной медицины. Вообще в отборе космонавтов появилось принципиально много нового. Введены более прогностические тесты. Мы и здесь переходим на международные стандарты. Так, для космонавтов, которые идут на длительный полет, обязательно проводится исследование содержания кальция в миокарде. Этот показатель характеризует степень предрасположенности к атеросклерозу. Внедрен ряд тестов для оценки иммунологического и гормонального статуса космонавтов, МРТ головного мозга и другие.

— Правильно я понимаю, что допустимые риски касаются все-таки несерьезных вещей?

— Не совсем правильно. В состоянии здоровья несерьезных вещей не бывает. Особенно в космосе. Например, сейчас мы присоединились к большой международной программе «зрительных» исследований. Она связана с тем, что у некоторых астронавтов на станции стали возникать нарушения остроты зрения: глазное яблоко меняет конфигурацию, изменяется диск зрительного нерва и сам нерв может деформироваться. Это происходит на фоне тенденции к повышению внутричерепного давления. Зафиксировано уже более десятка наблюдений.

— Объяснение у медиков есть?

— Есть предположения. Специалисты НАСА связывают это с воздействием повышенного уровня СО2. Но российские космонавты дышат на станции тем же воздухом, и ничего подобного у них пока не наблюдается. Значит, могут быть другие факторы. Возможно, это связано с различиями в характере бортовых физических нагрузок. Перед стартом экипажи обязательно информируются об этих рисках. Им даются определенные рекомендации по профилактике.

Теперь до полета и особенно в полете у всех членов экипажа проводится исследование зрительных функций и состояния глаз: ультразвуковое, Доплера, исследование сетчатки глаз и ретробульбарного пространства. Это сложные методики. И космонавтам надо было их еще освоить. Исследование выполняется у всех членов экипажей МКС по единым стандартам. Аппаратура — унифицированная. Методики вошли в программу обязательного медицинского контроля.

— Медицинские эксперименты занимают все большее место в научной программе экипажей МКС?

— И не случайно. В научных разработках начался новый этап. Раньше была цель: изучить адаптационные возможности человека в орбитальном полете. Теперь пошли дальше. Нужно найти факторы риска и выяснить те моменты, которые могут быть препятствием для полета в дальний космос. Это важно для всех партнеров по МКС.

— Отсюда и годовой полет россиянина и американца?

— Да. Мы предложили увеличить срок пребывания человека на орбите и делать «вставочные полеты». Идею поддержали специалисты НАСА, у которых нет опыта полетов такой длительности. Была создана международная рабочая группа по медико-биологическим исследованиям на МКС в интересах изучения дальнего космоса.

Задача состоит в интеграции уникальных научных, технических и операционных ресурсов всех партнеров по МКС для решения актуальных проблем пилотируемой космонавтики при полетах за пределы магнитосферы Земли. Сейчас на МКС успешно выполняют сложную научную программу медико-биологических исследований годового полета Михаил Корниенко и Скотт Келли. И уже изучается вопрос о возможности продолжения подобных совместных программ.

— Какие эксперименты, на ваш взгляд, самые важные?

— Назову хотя бы «Перемещение жидких сред». Я уже говорил об ухудшении зрения у некоторых астронавтов. В этом эксперименте мы как раз пытаемся получить объективные данные. Используется и российская аппаратура, и американская. Если проведем все корректно, то будет полный обмен данными, будут протоколы. А это очень важно.

— А что за «полевой тест» проводят ученые для вернувшихся с МКС космонавтов?

— Мы часто видим, как после приземления космонавтов несут на руках. Но на том же Марсе кто это будет делать? Стоит задача — выяснить дееспособность экипажа после долгих месяцев космического путешествия, оценить возможности двигательной сферы, сенсорных систем для работы в скафандрах на другой планете. И что можно сделать, чтобы ее повысить. Прошло уже несколько пилотных экспериментов: после приземления космонавты, не проходя реабилитации, выполняют задания, которые моделируют спуск и выход на другую планету.

— Насколько я знаю, результаты пока не очень хорошие: космонавты не осиливают тесты и наполовину?

— Не все осиливают — это не отрицательный результат. После полета в космос не все могут сделать даже самое элементарное: встать со стула, лечь на пол и подняться, пройтись с закрытыми глазами. Еще многие аспекты изменений, которые происходят в организме человека за месяцы на орбите, требуют глубокого изучения. Вот почему так важно понять природу этих нарушений. Без исследований, без точных данных все так и останется на уровне «впечатлений». «Полевой тест» выполнят и члены годовой экспедиции — Михаил Корниенко и Скотт Келли. Это будет особенно интересно.

— Но космонавт Валерий Поляков за один полет в 437 суток уже доказал: человек в состоянии летать очень долго и не терять при этом работоспособности?

— Поляков плясал около спускаемого аппарата! Валера был не просто космонавт — врач и научный сотрудник нашего института. Он первый придумал предпосадочные вестибулярные тренировки: растягивал резиновую ленту — эспандер, заворачивался в нее, как в кокон, а потом разворачивался. И добился: никакой тошноты и головокружения после приземления. Он использовал акупунктуру, особые пищевые добавки и многое другое, что еще предстоит осмыслить. Безусловно, опыт уникальный, и его надо использовать.

— Как вы относитесь к предложениям создать для космонавтов банк персонифицированного хранения биоматериалов и клеточных продуктов?

— Существует банк образцов крови космонавтов, материалы всех медицинских исследований, которые хранятся в институте. И хранятся они достаточно долго. Правда, только по программе МКС. У американцев такой банк создан по программе Спейс Шаттл.

— Действительно, если что-то после полета случилось, то из этого банка данных по конкретному космонавту что-то можно взять?

— Опыт показал: если что-то случается, нужно гораздо больше крови, чем полтора литра.

— Не могу не спросить про телемедицину: раздается критика, что она мало используется на российском сегменте МКС.

— Телемедицина пришла как раз из космоса. Технология для нас отработанная. Надо рассуждать о том, какие шаги в развитии телемедицины еще нужно сделать. Она в полной мере будет задействована как раз при межпланетных полетах.

— Один из западных научных журналов назвал пять главных причин гибели астронавтов на Марсе: спуск на планету, перепады температуры, голод, взрыв… Космическая радиация — на последнем месте. Это так?

— Воздействие радиации — единственное, с чем мы пока не можем справиться. Это огромная проблема, но уже есть подходы: создание защитного искусственного магнитного поля, убежищ. Я думаю, что ситуация не безнадежная. Сейчас люди летают на низких орбитах, их защищает магнитосфера Земли. Тем не менее в полете космонавты получают несоизмеримо большие радиационные нагрузки, чем на Земле. Разработаны радиационные лимиты (радиационные ограничения) на год, на карьеру, на разовое радиационное воздействие. Если космонавт превышает эти лимиты, то к следующему полету уже не допускается.

— Американцы опубликовали результаты исследований, из которых следует: полет к Красной планете грозит развитием слабоумия. Насколько это серьезные заявления?

— Можно фантазировать сколько угодно. Абсолютно ясно, что если это и будут серьезные последствия, то не из-за невесомости. Я надеюсь, что многие ответы мы получим с помощью биологических объектов, которые Россия запустит на высокоширотную орбиту. Речь идет о проекте «Бион», который намечен на 2019 год.

— За океаном рассматривается возможность полета на Марс в состоянии терапевтического оцепенения, близкого к летаргическому сну. Как вы это прокомментируете?

— Такие вещи даже комментировать не хочется. Космонавты должны выполнять полетную программу, а не спать.

Наталия Ячменникова