Мой дорогой отец! Расстались мы с тобой давно — в середине лета 1941 года. Тебе было 39, мне — 6 лет. В это время черные крылья фашизма все больше и больше накрывали нашу Родину. На наши судьбы выпало тяжелое испытание: тебе, папа, идти защищать Родину, мне — спасать тебя своей сыновней любовью и сердечной верой о встрече после победы над фашистами.

Своей неокрепшей детской душой я чувствовал и верил в это, и думалось мне, мальцу, что это помогает тебе, кода ты поднимаешься, чтобы идти в бой. Помню наше расставание. За околицей села много людей: твои сверстники, женщины, старики, дети. Плач переливался с грустными украинскими песнями. Все сливалось в единое горькое рыдание по уходящим на войну. Даже малыши, как будто вмиг повзрослев, цеплялись своими ручонками за подолы матерей, просили их не плакать, уверяя, что папа вернется.

Ты, отец, такой статный, красивый (прошедший войну с финнами в 1939—1940 гг.), в последние минуты расставания обнял нас с мамой и, никогда не плачущий, уронил из своих голубых глаз на мои ручонки мужскую слезу, сказал: «Берегите себя, родненькие, я вас очень люблю…» Это были последние слова, которые я от тебя услышал, и на всю жизнь запомнил твой чуть хрипловатый голос. Слова твои до сих пор звучат в моих ушах. И уже потом за перелеском замаячил в твоих руках платок, подаренный по народному обычаю женой мужу, уходящему на войну.

Последнее твое, отец, письмо-треугольник мы получили в конце ноября 1943 года. Я тогда написал тебе детским корявым почерком ответное письмо. Но получить тебе мою весточку не довелось. Через неделю пришло казенное письмо с извещением о твоей смерти от полученных в бою ран. Горе вошло в наш дом как грозовая туча. Черные волосы мамы, твоей любимой Дуси, стали через несколько часов белыми, как первый зимний снег…

Твой боевой друг и земляк Руслан в скором времени написал нам письмо с добрыми словами утешения и обещанием отомстить врагам за смерть своего командира.

«Это он, — говорится в письме боевого друга,  — в критический момент боя при форсировании Днепра поднял в атаку свою стрелковую роту и, уже будучи тяжело раненным, руководил боем. А в результате был удержан важный плацдарм для дальнейшего наступления. И, умирая, несколько раз повторил имена жены и сына».

Да, ты любил нас, отец, великой любовью, как и Родину, которую защищал до последнего вздоха.

Хочу рассказать тебе, отец, что твои родные и близкие, вместе с миллионами вдов и сирот, со всем народом-победителем, честно, даже жертвенно, трудились над восстановлением разрушенной войной страны, в короткий срок сделали ее великой державой мира. И ты, отец, не увидевший сына взрослым, знай, что я унаследовал твою преданность народу, своей родной земле. А еще клянусь тебе, что не предавал друзей и, как ты, беззаветно люблю свою Родину, делаю и буду делать добро людям.

Мы, отец, твои родные, побывали возле братской могилы у Днепра, где с тысячами бойцов-товарищей покоишься и ты, давший мне жизнь. Там на Днепре твоя любимая жена, великая труженица, моя мама, покрыла голову черным платком, положили мы к подножию обелиска братской могилы красные розы… Мама, через всю свою жизнь пронесшая любовь к тебе и память о тебе, смахивая не по-женски жилистой, натруженной рукой набегавшие слезы (о, сколько их выплакано вдовами России из-за той проклятой войны!), прошептала: «Гриша, вот мы и свиделись…»

Я горжусь тобой, отец. В тяжелый для Родины период ты не прятался за чужие спины. И сегодня ты в рядах Бессмертного полка.

Для меня ты и все твое поколение — пример великого мужества и стойкости для ныне живущих ваших детей, внуков и правнуков.

Владимир Харченко, член Общественной палаты РА