Материалы пресс-служб правоохранительных структур в значительной мере формируют информационное пространство Адыгеи, а временами и вовсе доминируют в нем. В очередной раз это подтвердили минувшие новогодние каникулы, когда в топах новостных лент по региону были практически только сообщения о преступлениях и чрезвычайных происшествиях. Это само по себе вряд ли поспособствует имиджу региона. Кроме того, хотя пресс-релизы и упрощают жизнь сотрудников СМИ, некритичное их использование подрывает этические основы профессии журналиста.

Качественная судебная журналистика предполагает наличие у сотрудника СМИ определенных познаний в сфере права. Это необходимо как минимум для того, чтобы без ошибок «перевести» полученную информацию с весьма специфического языка права на язык общечеловеческий. Широкая аудитория, возможно, не обратит внимания на то, что журналист что-то искажает или неверно употребляет юридическую терминологию. С гораздо большей долей вероятности это заметят те, о ком идет речь, — герои и антигерои публикации. А это уже чревато судебным преследованием редакции и журналиста.

При неверном толковании юридических терминов — умышленно это произошло или нет — смысл распространяемой информации может значительно исказиться. Так, например, заголовок одного из интернет-изданий проинформировал жителей Адыгеи о том, что некий гражданин приговорен к лишению свободы за совершение преступления. Сам текст — практически дословное воспроизведение пресс-релиза, но под редакционным заголовком. Однако, как следует непосредственно из содержания новости, суд назначил наказание в виде ограничения свободы — совершенно иное по форме и содержанию, чем направление осужденного в места лишения свободы.

Из этой же серии сообщение о том, что гражданину назначено наказание в виде лишения свободы (что само по себе предполагает совершение преступления), применительно к ситуации, когда нарушителю назначен административный арест. Подобные ошибки могут повлечь уже уголовную ответственность за клевету, если будет доказан умысел на распространение не соответствующих действительности сведений. Ответственность гражданско-правовая, включая опровержение, если текст публикации позволяет так или иначе идентифицировать личность «осужденного», практически гарантирована. Не забудем и о праве пострадавшего потребовать компенсацию морального вреда.

Для сотрудника СМИ стремление видеть исключительно «черное» и «белое», заниматься морализаторством, подчас даже не имея представления о юридических аспектах вопросов, вынесенных на рассмотрение суда, — опасная практика. И совсем беда, если журналист попадет во власть эмоций, что с учетом специфики уголовного судопроизводства и сочувствия к жертвам преступлений не так уж и сложно…

Спасением для многих редакций стало использование пресс-релизов правоохранительных структур. Благодаря работе пресс-служб СМИ имеют доступ к оперативной и выверенной информации. Бесспорно, общественный интерес представляет информация о причинах и условиях совершения преступлений, материалы, ориентированные на профилактику правонарушений, разъяснение законодательства. Плюс еще и в том, что редакция, главный редактор, журналист не несут ответственности за распространение не соответствующих действительности и порочащих сведений, если они содержатся в ответе на запрос либо в материалах пресс-служб государственных органов (статья 57 Закона РФ «О средствах массовой информации»).

Однако возникают вопросы, связанные с отсутствием критической оценки журналистами сведений, содержащихся как в официальных, так и в поступающих из иных источников сообщениях. Развивая мысль, важно учитывать то, что различного рода информационные вбросы могут преследовать вполне определенную цель — создание общественного мнения и оказание давления на суд.

Вопрос, который может оказаться весьма болезненным для граждан, — перепечатка СМИ пресс-релизов, содержащих информацию, позволяющую идентифицировать фигурантов уголовных дел до вступления в законную силу приговоров. До этого момента, следуя букве закона, мы не имеем права называть человека преступником. Тем более до этого момента гражданин не должен подвергаться «авансом» общественному порицанию (в быту, в трудовом коллективе и т.д.), что непременно произойдет при обнародовании сведений о его потенциальной вовлеченности в совершение преступления.

К примеру, при публикации на сайте Генеральной прокуратуры России информационных материалов указываются фамилия и имя фигурантов уголовных дел на различных стадиях уголовного процесса. Суды, которые в конечном счете и решают вопросы виновности или невиновности, действуют более деликатно: приговоры размещаются на их официальных сайтах с указанием фамилии и инициалов осужденного, но только после вступления в законную силу.

Пример. На сайте Генпрокуратуры России опубликована новость под заголовком «В Иркутской области прокуратура пресекла незаконную деятельность частного пансионата для престарелых и больных людей». Сообщается о том, что некая гражданка организовала пансионат, однако, получив деньги, свои обязательства по уходу за пожилыми людьми не выполняла. При этом указаны название заведения, населенный пункт, в котором происходили события, фамилия, имя и возраст предпринимательницы. Данные сведения были широко растиражированы в СМИ с сохранением общего обвинительного уклона первоначального сообщения. Вот заголовки материалов, выдающихся поисковой системой по соответствующему запросу: «В Братске прокуратура запретила «Заботу» о пенсионерах», «В Братске закрыли опасный частный дом для пенсионеров», «Пансионат работал без лицензии».

В данном случае огласке предается имя лица, не являющегося, строго говоря, даже подозреваемым в совершении преступления: прямо указывается на то, что материалы прокурорской проверки только направлены в следственные органы для уголовно-правовой оценки. Таким образом, еще до возбуждения уголовного дела (либо невозбуждения такового, если оснований для этого в конечном счете установлено не будет) формируется отрицательное общественное мнение в отношении конкретного гражданина. Полагаем, это было бы оправданно в ситуации, когда правоохранительные органы обращаются к населению с призывом оказать содействие в установлении истины по делу, просят отозваться пострадавших. В данном случае из контекста публикаций ничего подобного не следует. Риск совершения новых нарушений также отсутствует: прокуратура прямо указывает, что деятельность пансионата была пресечена.

А вот случай уже из практики «СА». Несколько лет назад после публикации информации об осуждении гражданина, совершившего преступление в сфере незаконного оборота наркотиков, в редакцию обратилась мать выпускника одного из юридических вузов — фамилия и имя осужденного полностью совпали с фамилией и именем ее сына. Есть и другая сторона медали: если сочетание имени и фамилии достаточно индивидуально и редко встречается, самого факта их обнародования вполне достаточно, чтобы идентифицировать того, о ком идет речь.

По большому счету, сложно обвинять сотрудников прокуратуры в какой-либо предвзятости и ангажированности. Приказ Генеральной прокуратуры России №195 «Об организации прокурорского надзора за исполнением законов, соблюдением прав и свобод человека и гражданина» однозначно определяет, что прокурорский надзор осуществляется гласно (пункт 19). А вот сотрудникам СМИ, работая с подобными материалами, стоит помнить о требованиях профессиональной этики журналиста.

Начнем с того, что в советское время существовал особый вид уголовного наказания — общественное порицание. Оно заключалось в публичном выражении судом порицания виновному, и лишь в необходимых случаях соответствующие сведения доводились до общественности через печать либо путем направления копии вступившего в законную силу приговора по месту работы, учебы или жительства осужденного (статья 33 Уголовного кодекса РСФСР 1960 г.). Действующее законодательство ничего подобного не предусматривает. Тем не менее возникает вопрос: публикуя без наличия в том общественного интереса информацию, позволяющую идентифицировать осужденного (а тем более лица, в отношении которого еще не вынесен приговор), не возлагает ли на себя журналист функцию по общественному порицанию? Тем более что для исполнения уголовных наказаний существуют специальные государственные органы, содержание деятельности которых в значительной мере расходится с целями и задачами журналистики как института гражданского общества…

Кроме того, с учетом психологии современного российского общества, от обнародования в СМИ подобных сведений страдают не только люди, преступившие закон, но и их родные, близкие, включая несовершеннолетних, которые также автоматически подвергаются социальному остракизму.

Не забудем и о том, что в материалах пресс-служб может содержаться информация, позволяющая идентифицировать жертв преступления. Распространяя эти сведения, сотрудник СМИ прямо нарушает требование Кодекса профессиональной этики российского журналиста, который определяет, что журналист «воздерживается называть по именам родственников и друзей тех людей, которые были обвинены или осуждены за совершенные ими преступления, за исключением тех случаев, когда это необходимо для объективного изложения вопроса. Он также воздерживается называть по имени жертву преступления и публиковать материалы, ведущие к установлению личности этой жертвы. С особой строгостью данные нормы исполняются, когда журналистское сообщение может затронуть интересы несовершеннолетних».

Полагаем, что при освещении уголовных процессов главная задача СМИ — это объективное информирование общества о состоянии законности, проблемах в этой сфере (в том числе о недостатках в работе самих органов правопорядка), а также разъяснение причин и условий совершения преступлений, того, каким образом можно избежать беды. Именно в этом в первую очередь состоит, как представляется, общественно значимая функция судебной журналистики.

Дмитрий Кизянов