Электронное ведение классного журнала, компьютерное образование, ФГОСы и внутреннее самоуправление не сделают современную школу лучше, если в ней не повысить статус учителя.

Китайская мудрость, взятая на вооружение великим педагогом Константином Дмитриевичем Ушинским, гласит: «Ученик — не сосуд, который нужно заполнить знаниями до краев, а факел, которому нужна только искра, чтобы зажечься». С мудростью не поспоришь. Но это раньше, в прошлом ХХ веке, школа в каждом населенном пункте являла собой не только образовательный, но и просветительский и культурный центр для людей. Сегодня, в век тотальной компьютеризации и интернета, она потеряла часть, казалось бы, вечных для нее функций. Такие понятия, как «образовательный стандарт» и «пакет услуг», стали для нее более важной компонентой. Возможно, в согласии со временем она просто стала другой. Но что здесь первично? Воспитание детей или перевоспитание самой школы? Замечательно, что, сдав ЕГЭ в родном городе или селе, дети из провинции могут сегодня поступать в самые «продвинутые» вузы страны. Вот только квалифицированных специалистов очень нужных для людей профессий становится меньше, а проблем в обществе — больше. В чем тут суть?

Еще одна народная мудрость утверждает: все дети плачут на одном языке. С чем сегодня сталкивается школа, на какие, порой неразрешимые для детей и взрослых, вопросы ей приходится искать ответы? О моральных и этических сложностях педагогики читателям «СА» сегодня рассказывает председатель Совета директоров школ столицы Адыгеи, член коллегии Министерства образования и науки РА, почетный работник общего образования РФ, директор СОШ №18 Александр ДЕВТЕРОВ.

Особо опасные игры

— Александр Владимирович, проблема дня — увод детей в соцсетях в некие деструктивные сообщества, подчас связанные с риском для жизни подростков. Вам приходилось сталкиваться с этим в школе?

— Проблема реальная, мы действительно с этим столкнулись, однако родители часто недооценивают степень риска, хотя видят внешние перемены в сыне или дочери. Суть в том, что такие сообщества, как, например, «Синие киты», свои правила дают в виде игры. Даются пошаговые задания — в каком-то определенном месте положи какую-то вещь, где-то на улице нарисуй или напиши то-то, дальше — больше. Навреди себе, причини боль — ты должен уметь стерпеть и т.д. Так подводят к самому страшному — суициду. Насколько мы смогли изучить их тактику, выяснить саму суть действий организаторов, они подробно изучают, кто родители ребенка, где работают, каков их образ жизни. Когда поступают завершающие команды на совершение суицида, а подросток вдруг начинает противиться действию, его шантажируют — мы выходим на твоих родителей, расплачиваться жизнью будут они. И это очень страшная вещь для ребенка. Мы, кстати, обращались в полицию по этому поводу.

— Как обнаружили участника «игры»? Поделитесь опытом в отношениях с подростками, попавшими под влияние этих «сил»?

— Я нашел обычную салфетку на одном из столов в школьной столовой, после того как дети позавтракали и ушли. На ней была запись: «Синийкит#придизабери#4.20#». Имени, кому адресовано, не было. Эта салфетка сейчас хранится у меня в сейфе, копию я передал в полицию Майкопа, в комиссию по делам несовершеннолетних. Когда я это обнаружил, сразу поднял шум. Сотрудникам полиции заявил прямо: я боюсь с этим оставаться один на один, давайте решать проблему вместе. Безусловно, дети не признаются, кому предназначалось послание. Проводим беседы в каждом классе средней и старшей школы, объясняем, просим быть внимательными к подобным провокационным вещам. Я знаю, что есть проблемы в других городских школах — мы очень плотно общаемся с директорами. И есть сегодня случаи в Майкопе, когда подростки попадают в психоневрологический диспансер на лечение на почве этой «игры». 

— А в полиции могут реально помочь, установить, кто и кому, как дает задания? Что делать, если вдруг такая вот записка обнаружится дома?

— Я написал в полиции подробную информацию, но как-то медленно, на мой взгляд, двигаемся. Конечно, здесь нужно действовать очень осторожно. Мы, как школа, рассчитываем на профессиональную поддержку и помощь детских психологов, сотрудничаем с руководителем Майкопского детского психолого-диагностического центра Юлией Миллер, с полицией. Однако некоторые моменты меня серьезно беспокоят. Сегодня есть довольно известная зарубежная книжка на тему взаимоотношений с жизнью и суицидом. Мне пришлось ее прочитать, там вполне положительный финал — человек осознает, что он любит жизнь, и именно ее выбирает. И вот как-то школьный психолог принесла мне общую тетрадку одной из наших девочек, на поведение которой обратила внимание. Тетрадь исписана и разрисована черным: цитаты из книги, высказывания, черепа и кресты, кошмарные могильные рисунки. Пришлось вызвать в школу ее маму. «Вы видели тетрадь дочери?» — «Конечно! Я сама читала, а что тут такого? Там все хорошо заканчивается», — ответила она. Однако по результатам школьных тестов на суицид, которые периодически проводит психолог в подростковых классах, у девочки выявляются такие наклонности. При этом дома могут не успеть заметить, что происходит на самом деле. Тут надо предвидеть, быть начеку. А родители часто занимают позицию: с моим ребенком такого не может произойти, он вполне адекватный, жизнелюбивый.

— Родители точно уверены, что контролируют ситуацию?

— Некоторые мамы или папы даже начинают нам пенять: «Зачем вы вмешиваетесь в личную жизнь моего сына (дочери)? Я пожалуюсь в прокуратуру!» Напоминают о защите прав ребенка. В данном случае мы впервые были вынуждены напомнить родителю: а ведь мы сами должны обратиться и в прокуратуру, и в полицию. Нам нельзя умалчивать такое, лучше остановить ребенка. Вот тут у родителей и начинает появляться другая позиция. Обвинения типа «вы тираните моего ребенка» меняются на более мирный тон — «давайте согласуем наши действия». В спокойной обстановке и сообща легче работать. Это очень тонкие моменты. Не дай бог как-то навредить! Ребенок может уйти из школы, замкнуться в себе. Здесь нужно быть максимально корректными. Наблюдать, постоянно интересоваться успеваемостью по предметам — слушал учителя или нет. Только добром, мягко, ненавязчиво. Только так.

— А как родителям узнать, что может происходить с ребенком, если он попал в подобную сетевую «игру»? У вас есть совет?

— Следы всегда заметны. Ребенок может вредить себе — подрезать кожу на предплечье, в малозаметных местах. Они рисуют и пишут на руках — это первые признаки. Мы уже поняли, что, если зайти в интернет, в самую популярную у подростков сеть «синих китов», можно отследить, кто из наших детей там есть. Это может быть фотография, которую ребенок выставит в этой группе, имя, возможно, прозвище, «ник», какой-то диалог, за которыми родитель все-таки может распознать своего ребенка.

— Как говорят специалисты, во время исполнения заданий «игры» подростка могут сопровождать: фотографируют или снимают на видео в телефоне со стороны, затем выкладывают в Сеть. Вам приходилось с этим сталкиваться?

— Это уже более новая «игра» на дорогах, когда дети перебегают проезжую часть перед движущимся автомобилем: «Перебеги или погибни». У нас таких случаев не было, но, как мы знаем, таких ребят снимают на видео «наблюдатели». Вообще, это целая система чьих-то злых умыслов, воздействия на детей, разработанная и выстроенная. Как и распространение наркотических средств, спайсов, которые были актуальны в школах в первом полугодии 2016—2017 образовательного года. В нашей школе фактов с применением спайсов не было, но ведь подростки легко поддаются такому влиянию — в этом проблема. Это могут быть какие-то другие средства воздействия на физическое и психологическое состояние ребенка. Несколько лет назад у нас в поселке был реальный случай, когда подросток погиб от воздействия некоего средства, возможно, это был газ из зажигалки. Все произошло мгновенно, скорая быстро приехала, но вернуть к жизни его не смогли. Это было очень тяжело. До этого родители пытались воздействовать на него, меняли школы, он уже не учился у нас, но это была и наша трагедия. 

Нас не слышат

— Александр Владимирович, в чем сегодня основная проблема во взаимоотношениях детей и школы?

— Нас не слышат. Нынешнее поколение таково, что дети смотрят на учителя, когда он обращается к ним, говорит, вроде бы внимают. Но не слышат. Вот недавно мы собрали в актовом зале 8-9 классы, около ста человек. Мы говорили об аналогичных проблемных ситуациях. Но многие равнодушны к происходящему. Не все, однако значительная часть. Я условно делю ребят на три категории. Часть — те, кто всегда слушает. Это дети, которые слушают своих родителей, исправно выполняют домашнее задание. С такими хорошо и легко работать. Еще одна часть — средние. У них внутреннее представление о себе такое: подумаешь, тройка или двойка в дневнике — все равно учусь, чем-то буду заниматься в жизни. И третья группа — 10—15% таких есть в каждой школе, — которые ничем не могут самоутвердиться, кроме сопротивления школе. Они опаздывают на уроки, не выполняют заданий, оговариваются, разговаривают с использованием ненормативной лексики, одеваются, как хочется только им, и т.д.

— К слову, о школьной форме. Она прижилась или нет?

— На днях я писал ответ на протест прокуратуры города по школьной форме. Мы приняли акт по требованиям к форме в 2012 году, вроде бы все работало. В акте был пункт — ношение колец в школе запрещено мальчикам и девочкам, а что касается сережек для девочек, то они должны быть небольшой формы, скромными. На что прокуратура сделала мне замечание: «Это ни в коем случае неприменимо, поскольку нарушает права ребенка. Вы можете установить, руководствуясь нормативными документами школы, фасон, цвет одежды, а вот указывать, какой будет прическа или украшения, в том числе серьги, нельзя». И я убрал этот пункт из школьных правил, а как быть? Когда я читаю такие документы, думаю, что школа сегодня поставлена в какие-то непонятные рамки. С одной стороны, нам говорят — нельзя допускать распущенности детей, с другой — нам постоянно указывают на защиту прав ребенка. По этим требованиям нельзя запретить подросткам красить волосы в 3-4 цвета… Но именно окрашивание шевелюры в немыслимые цвета — желтый, красный, синий, зеленый одновременно — является требованием в тех самых опасных сетевых играх! Нам уже приходилось «отмывать» девочек, заставлять привести себя в нормальный вид. Это — реальность нынешнего дня.

— А как реагируют родители на то, что ребенок, скажем, в 14 лет носит на своей голове такую «боевую раскраску»?

— Мамы спорят со мной: почему девочка не может ходить в школу с волосами красно-рыже-желтого цвета? Это же модно! Приходится убеждать: я вас прошу, пожалуйста, пойдите нам навстречу. Ваша дочь — наша ученица, в школе должен быть определенный порядок, не такие уж суровые у нас требования. Убедили общими усилиями. Но удалить ученика с урока за то, что он пришел в школу не в форме, с золотым колье или с синими волосами, нельзя. Это — нарушение прав ребенка. Что касается школьной формы, требования связаны с гигиеной детей, требованиями СанПИНа, но не с ее стоимостью. У всех родителей разный доход, можно купить экономичную форму, но чтобы она не вредила здоровью ребенка. В положении записано — обувь должна быть удобной, но это должны быть туфли. При этом как раз в туфлях дети не хотят ходить, все носят кроссовки. Большинство девочек носят брюки, а не юбку. Школа сегодня стала заложником не единообразия, как было в советское время, когда школьная форма была для всей страны единой, а выбора родителей. В школах родительские собрания в каждом классе решают, как будут одеты дети. Причем решение записывается в протокол. Все протоколы каждый класс сдает директору. Но даже в этом случае жалобы в прокуратуру все равно поступают. Понимаете, среди родителей нет единого ответа на тот или иной вопрос. И это, так или иначе, сказывается на детях — на отношении детей к школе.

— Выходит, что нарушение школьной формы, окраска волос, увлечение косметикой и прочие вещи, которые априори вредят здоровью, в то же время имеют право на жизнь? Что же это за «права ребенка»? Может, родители их неправильно толкуют?

— Конечно, в Международной конвенции о защите детских прав такого нет. Права ребенка однозначно должны защищаться от воздействий, которые несут потенциальную угрозу здоровью и жизни человека в детском возрасте, так же как и по достижении совершеннолетия. Уголовная ответственность за совершение тяжких преступлений наступает с 14 лет, когда документом, удостоверяющим личность, становится паспорт. Но это не означает, что с этого возраста ребенок взрослый и у него есть право на свой выбор во всем. До 18 лет обязанности по воспитанию личности несут родители. К сожалению, у школы воспитательная функция стала иной, об этом сегодня много говорят. Есть надежда, что новый Министр образования и науки РФ Ольга Васильева сможет эти функции видоизменить, во всяком случае, она говорит об этом. Сегодня совершенно необходимо повысить статус учителя! В прежние времена после окончания педагогического института в дипломе ставилась запись «учитель». Теперь высшее образование очень усредненное — многих необходимых именно школьному учителю предметов, как мне кажется, студентам не преподают либо дают их поверхностно, в ознакомительном порядке. В дипломах пишется — «филолог», «математик», «психолог». Для школы не готовят учителей. В школу приходят специалисты-предметники. Но это — не одно и то же.

Елена КОСМАЧЕВА

P.S. Сегодня состоялось лишь начало разговора. В беседе были затронуты разные проблемы современной школы — от начальных классов до перехода в среднюю и старшую школьные ступени, подготовки детей к ГИА и ЕГЭ. Немаловажный аспект — готовность детей к выпуску и жизни вне школьных стен. Мы предлагаем не полемику, но конструктивную дискуссию, к участию в которой приглашаем директоров и учителей школ, родителей, самих школьников и студентов региональных вузов, которые сегодня готовятся связать себя с призванием школьного учителя. «СА» продолжит публикацию серии материалов в следующих номерах газеты.