Сегодня в доме Кадыра было непривычно тихо. Дети разъехались на учебу, и Кадыр с супругой остались одни. Кадыр любил эти тихие уютные семейные вечера: он смотрел на огонь в печи, в доме было тепло, жена суетилась, готовя ужин. Кадыр с женой прожили сложную жизнь — пережили и революцию, и гражданскую войну, и голод. Поднимали детей, играли свадьбы сыновьям, досматривали своих старших. Но за всю жизнь они никогда не называли друг друга по имени. Так велел обычай: и когда-то в Черкесии, и теперь уже в Адыгее супруги не называли друг друга по имени…

«Жена не дерзала,  а муж не снисходил…»

Общекавказская традиция, по которой круг определенных родственников, в том числе муж и жена, не называют друг друга по имени, — это в терминах академической науки зовется «словесное избегание». При этом реальное имя заменяется новым или же вместо реального имени используются слова, его заменяющие.

Традиция табу на произнесение настоящего имени была и остается составной и очень важной частью социальной организации семьи у адыгов (черкесов). Будучи в целом логическим продолжением большого комплекса обычаев избегания, табу на имя для супругов вписывалось в систему традиционной вежливости и почтительности.

У черкесов в присутствии посторонних, старших членов семьи муж не называл свою супругу по имени. Считалось, что он это делает из уважения к собеседникам. Чаще всего в таких случаях он называл жену, используя указательные местоимения ар, мор — «та», сочетание унэм щIэсыр — букв. «сидящая дома». В разговоре с третьими лицами мужчина использовал выражения, указывающие на род, к которому принадлежит жена, например: ЦIыкIумэ япхъур — Цику дочь, Лъэужьхэ япхъур — Тлеужевых дочь. Эмма, московская кабардинка, говорит: «Дедушка называл бабушку «Щхьэплъыжь» — «красноголовая». Она у нас была с волосами медно-каштанового цвета и зелеными глазами. И мои родители соблюдают этот обычай».

 Аналогичным образом вела себя жена по отношению к мужу. В разговоре с посторонними она не должна была произносить ни имени его, ни сочетания «мой муж» — си щхьэгъусэ, силI. Использовались вторичные обозначения типа «отец детей», «наш старший», «тот, кто носит папаху», «наш мужчина», «сам», «другой».

В 1928 г. Айса Намитоков, представитель Адыгеи во ВЦИКе Советов РСФСР, в брошюре «Черкешенка», объясняя один из элементов избегания между супругами, писал, что жена «не дерзала», а муж «не снисходил» называть другого супруга по имени.

Табу на имя между супругами было распространено у многих народов Северного Кавказа. Захар Сосиев, старшина Первого Горско-Моздокского казачьего полка, наблюдал такой обычай у осетин: «Муж и жена-дигорцы никогда при посторонних не называют друг друга по имени».

Фото Кавказский узел

Табу на произнесение супругами имен друг друга сохраняется на всем Северном Кавказе, но практически размыто в городской среде у представителей трех кавказских народов — западных черкесов, осетин и ногайцев. В наибольшей степени обычай словесного избегания сохранился у чеченцев, ингушей и у кабардинцев (восточных черкесов).

Ахмет Ярлыкапов, этнограф и известный исследователь ислама, рассказал, что в современной ногайской культуре «с этим уже давно просто, муж и жена у нас часто уже могут произносить имена друг друга. Немногие придерживаются древнего обычая и называют друг друга «наш» и «наша». Мадина Сагеева, журналист и блогер из Северной Осетии, размышляя на эту тему, тонко отметила, что «соблюдение этих по большому счету факультативных норм присуще воспитанным людям… Или хорошим семьям». «У осетин очень распространено называть жен по фамилии, — продолжает Мадина, — причем, когда фамилия называется в осетинском варианте, появляются новые оттенки смыслов. Если говоришь: Плион это сделает, то говоришь о «женщине из фамилии Плиевых». Осетинские мужчины не говорят о своих супругах «ма ус» (моя жена), они называют жену «карджинганаг» (делательница чурека) или в современном городском варианте «ма хозяйка», который шокирует продвинутых традиционалистов. Жены называют своих мужей хисау, или «мае саеры хисау» (то есть хозяин, или хозяин моей головы).

Журналистка Альбина, лезгинка, живет в Москве, говорит, что «многие лезгинские мужчины стесняются произносить имя своей жены. Чуть ли не половина лезгин называют своих жен словом, которое на русский переводится «моя старуха». Мою младшую сестру, ей 23 года, именно так и называет муж. Женщины у нас более склонны к тому, чтобы называть своих мужей по имени. Хотя иногда и используют слово «старик». По мнению Альбины, этот обычай связан с тем, что сфера личного и чувств на Северном Кавказе предельно закрыта. «Наверное, этот обычай существует для того, чтобы не показывать своих чувств», — завершила она свой рассказ.

Такого же мнения придерживается и Хамзат, ингуш: «Я считаю, что это маскирует личные отношения между супругами в семье и не пускает чужих людей в ближний круг. И вообще, только подкаблучник будет называть свою жену по имени».

«Между супругами это поддерживало чувство любви»

Динамика этого обычая фиксировалась учеными уже в 1970-е годы: под руководством советского этнографа Я.С.Смирновой было проведено социологическое исследование, по результатам которого у кабардинцев 58,2% горожан и 37,2% сельских жителей, 47,9% горожанок и 20% сельских жительниц уже называли другого супруга по имени. Те же, кто соблюдал этот обычай, были последовательны — в эпоху отсутствия мобильных телефонов многие мужчины считали зазорным для себя позвонить супруге на работу и попросить ее коллег позвать ее к телефону. Обычно звонили дети и, когда мама подходила к телефону, передавали трубку отцу.

В адыгской среде обычай словесного избегания между супругами в начале XXI века подвергся трансформации, закономерность которой выявить сложно. Не всегда соблюдение или несоблюдение супругами табу на имена предопределяется уровнем образования, городской или сельской средой, возрастом семейной пары. С одной стороны, бывали случаи, когда представители старшего поколения, 70+, живущие в городе, не соблюдали этого обычая. Женщина средних лет из Майкопа рассказала, что ее свекр и свекровь называли друг друга по имени, и именно свекр настоял, чтобы они с супругом поступали так же. С другой стороны, немало семей, где супруги среднего возраста (35+), живущие в Москве, соблюдают этот обычай. «Я даже не помню, как звучит мое имя его голосом», — поделилась моя собеседница из Москвы. Совсем молодые супруги (20+) этот обычай, как правило, не соблюдают.

Кабардинец Тимур поделился историей знакомства его родителей: «С момента знакомства с моей матерью мой отец дал ей другое имя — «Света» (на самом деле ее зовут Тамара). После 4 лет псэлъыхъуэ (ухаживаний. — Прим. авт.) они решили пожениться. На приглашениях гостям было написано, что их зовут на свадьбу Анзора и Тамары. Друзья и родственники были в недо­умении: «Четыре года ухаживал за Светой, а женится на какой-то Тамаре». Тимур относится к обычаю хорошо, считает его замечательным. «Супругу по имени называю крайне редко, для обращения использую придуманное мной специально для нее слово. При родителях мы никогда не называем друг друга по имени или домашними именами, придуманными друг для друга, а говорим мор, мыр, ар и т.д.»

Анализ исторической литературы, а также данных интервью позволяет говорить о том, что корни этого обычая глубоки и уходят в традиционную концепцию стыда в адыгской культуре. Очень многие мои собеседники говорили о том, что произносить имя супруга при людях неприлично, стыдно, что это создает для них дискомфорт.

«Обращение по имени считалось емыкIу («неприличным»), т.к. это очень «личное». В этом обычае был заложен сакральный смысл, утерянный со временем, и сейчас табу используется по инерции», — добавляет Тимур. «Когда в публичном пространстве жена обращается к мужу по имени, да еще и громко, меня коробит. Это выглядит вызывающе. Когда мужчина обращается к жене по имени, это, скорее, смешно», — поддерживает его черкес Салех.

Зураб из Нальчика также считает это неприличным: «Существует даже такая порицающая поговорка — «зы гъуэлъыпIэ къыхэкIам хуэду еджэ». У этой поговорки немного грубоватый перевод, но он передает суть того пренебрежения, которое заслуживает тот, кто зовет свою жену по имени. В нашей семье используется ЦIэлей, то есть «запасное имя». Запасным именем пользуются мои родители по отношению друг к другу, и я к супруге». Эмма, молодая женщина, которой нет и 25 лет, следует этому обычаю: «Что-то обрывается внутри каждый раз, когда приходится называть супруга по имени на людях. Стыдно».

Большинство респондентов поддерживают этот обычай и считают, что его нужно сохранять, поскольку это часть Адыгэ хабзэ. В условиях глобализации этот обычай становится маркером этнической идентичности. Некоторые мужчины-респонденты обратили внимание, что соблюдение этого обычая положительно сказывается на отношениях в семье: «Между супругами это еще и поддерживало чувство любви, не давало приедаться отношениям. Когда человек большую часть времени не может выразить свои чувства, эти самые чувства дольше сохраняются». Один из моих собеседников сказал: «Обычай мне очень нравится, он создает между людьми ощущение тайны, чувство общего секрета, создает в отношениях бережность и заботу. Создает еще и некую романтику в отношениях».

Мурат, журналист из Черкесска, заметил, что «в наши дни ограничения в наименовании превратились в то, что пуританская традиция стала глупой публичной демонстрацией супружеской игривости. Вместо фатим и мадин теперь «тимки», «акулины» и даже «федьки» и «тимохи». Мадина из Черкесска вспомнила в связи с этим: «У меня дядя жену свою называл «Василий». Клянусь, не знаю почему, — а она вообще-то Патимат».

Почему существует этот обычай?

 В академической науке существует несколько гипотез генезиса этого обычая. Согласно одной из версий, запрет был первоначально связан с тем, чтобы уберечь членов семьи от злых духов и обмануть невидимые силы, давая человеку новое имя. Со временем обычаи словесного избегания становятся частью внутрисемейного этикета. «По мнению, бытующему среди адыгов и сейчас, они были призваны создать благоприятную психологическую атмосферу в семье, атмосферу взаимного уважения, симпатии, любви», — считает профессор Б.Х.Бгажноков.

Для абсолютного большинства моих земляков, живущих в кавказских столицах, мегаполисах и в европейских городах, этот обычай — не этнографическая картинка, он живой. А значит, он будет удивительным образом изменяться, но сохранять уже неведомый и глубинный смысл.