22 июня — одна из скорбных дат в истории России. Именно в этот день, в 4 часа утра, в 1941 году фашистская Германия вероломно напала на Советский Союз, и началась самая кровопролитная в истории нашей страны Великая Отечественная война. Она явилась не только величайшей трагедией всего советского народа, но и взлетом человеческого духа и огромного патриотизма. Эта дата — символ горя и бедствий, мужества и героизма. Сегодня все жители нашей страны чтят память защитников Отечества — воинов и мирных жителей, отдавших свои жизни за свободу и независимость в борьбе с фашизмом. С каждым годом ветеранов, очевидцев этих страшных событий, к сожалению, становится все меньше, и тем ценнее их воспоминания, которыми они поделились с «СА».
Жизнь «до» и «после»

Екатерина Козыревская, пенсионерка: Сколько лет уже минуло с той поры, а для меня 22 июня 1941 года — самый страшный, самый горестный день. Я хорошо помню: это было воскресенье. Вся наша семья находилась дома. Из кухни вкусно пахло пирогами. К нам в тот день должны были прий­ти гости — сослуживцы нашего папы. В доме была суета, мама давала последние наставления отцу, отправляя его в магазин. Я с моей младшей сестренкой, уже нарядные, с бантами в косах, играли с котенком во дворе. Помню, день был теплым, даже чуть душным. Все окна нашего дома были распахнуты настежь. Играл патефон… Красивый мужской голос (по всей видимости, это был Вертинский) пел про далекую удивительную заморскую страну: «В бананово-лимонном Сингапуре…» На душе у меня было такое умиротворение, такой покой и предвкушение праздника! Вдруг как-то очень скоро из магазина вернулся папа, и без покупок… Он бегом вбежал в дом. И тут же заплакала мама. Прямо в голос. До этого я не слышала, чтобы мама так плакала. Значит, случилось что-то страшное. Мы с сестренкой вбежали в дом и бросились к маме. Она крепко обняла нас, прижала к себе и произнесла страшное слово: «Война!..» Это слово разделило на «до» и «после» жизнь не только нашей семьи — всех нас.

Нашего отца сразу же забрали на фронт. Мама, а она ждала малыша, который должен был родиться в августе, очень тяжело переживала уход мужа, часто плакала. Мне в ту пору исполнилось только десять лет, и я вмиг повзрослела. Уже было не до детских игр и шалостей. Вскоре в Майкопе начались перебои с продуктами. Малыш у мамы родился раньше срока. Она была еще очень слаба, и мне приходилось самой заботиться о нашей семье, о продуктах.

Вместе с соседкой тетей Клавой мы почти каждое утро пешком шли через весь город к какой-то бабушке — она жила на окраине Майкопа и держала корову — за молоком. Но самое страшное ждало нас впереди. Когда Майкоп оккупировали фашисты, нас, маму с грудным малышом, меня и сестренку, выселили из дома. Жить нам было негде, и нас пустила пожить к себе в сарайчик женщина с соседней улицы. Из досок они с мамой соорудили что-то наподобие топчана, вот на нем мы все и спали. Осенью еще куда ни шло, а зимой в сарайчике стало очень холодно. Теплой одежды не было. Все время хотелось есть. Спасибо нашим соседям — они, кто как мог, подкармливали нас. На краю улицы жила пожилая бабушка — татарка Зульфия. Она все время старалась нам принести что-то из продуктов. А когда наш братик захворал, она лечила его разными травами.

Я даже не представляю, как нам удалось выжить. Наверное, прежде всего благодаря сплоченности всего народа и взаимовыручке. Когда наши войска прогнали фашистов из Майкопа, мы вернулись в свой дом. Через месяц к нам приехала моя тетя из станицы Ханской, и стало чуть легче. Но мое детство — то, довоенное, беззаботное, — уже ушло безвозвратно. Папа вернулся с фронта, и вскоре наша семья уехала из Майкопа в город Таганрог Ростовской области. Там я окончила школу, техникум, вышла замуж и, так сложилась судьба, вернулась в свой родной Майкоп. Дома, где жила наша семья до войны, уже нет, на его месте выросла многоэтажка. Но для меня это место, эта улица — знаковые и очень дорогие сердцу. Каждый раз проходя по этой улице, я вспоминаю те события: войну, оккупацию, себя, маленькую, чумазую, в старой одежде с чужого плеча, в резиновых калошах, и душа сжимается от боли и слез…

Ничего нет страшнее

Юрий Сташ, конструктор-модельер, заслуженный работник культуры РА: Я родился и вырос в ауле Габукай, затем мои родители в силу жизненных обстоятельств уехали в Грузию. Мы жили в городе Зугдиди. Там нас и застало начало войны. Мне было десять лет, и о том, что такое война, я уже имел представление по учебникам истории и понимал, что это огромное испытание, сотни тысяч, миллионы погибших на полях сражений, умерших от голода, холода, нечеловеческих условий жизни жителей. Многие наши знакомые мужчины ушли на фронт. Мой отец решил, что мы должны вернуться в наш родной Габукай. Это было уже в марте 1942 года. Помню, мы ехали на поезде. В Сочи наш состав долго стоял на перроне, и было видно, как в вагоны грузили раненых красноармейцев. Поток раненых — кто на носилках, кто на костылях, казалось, был бесконечен… Мы кое-как доехали до небольшой железнодорожной станции, недалеко от Белореченска, и здесь нам пришлось ждать семь дней, чтобы добраться до дома. Все это время провели на вокзале. В ауле жили все наши родственники, они нас встретили со слезами на глазах от радости, что мы живы!

Отец вскоре вернулся в Грузию, а мы с мамой остались жить в Габукае. Помню страшное время оккупации фашистами нашего аула. Не успели они войти в аул, как тут же пошли по дворам с требованием: «Млеко, яйко!» Как-то мы с братом разбирали хворост, чтобы поправить забор во дворе, и стали свидетелями, как в соседнем доме фашисты начали громко кричать, размахивать дулом автомата. Из двери дома выбежали женщина и мальчик. Фашист, который находился во дворе, наставил на них оружие и уже готов был произвести выстрел, как к нему из будки бросилась собака, защищая хозяев. Фашист расстрелял собаку, а в это время женщина и мальчик успели убежать за дом, тем самым спаслись от неминуемой гибели.

Время было очень страшное, каждый день кого-то из мирных жителей аула расстреливали, казнили… Помню, как по дороге мимо аула фашисты гнали пленных красноармейцев. Они были изможденными, со связанными руками, у многих были следы побоев, кровь на одежде. Был и такой случай: вдруг пропал один из немецких солдат. Оккупанты сразу же подняли тревогу, начались поиски. И вскоре объявили, что, если через два часа немецкий солдат не обнаружится, фашисты расстреляют мирных жителей с какой-либо улицы или даже квартала. Наша бабушка велела нам с мамой через огороды убежать из аула. И мы, и все наши соседи были напуганы, но вскоре этот немец нашелся. Память хранит из детства и такую картину: на телеге, груженной сеном, сверху сидит фашист с автоматом и расстреливает всю живность, что встречается на пути, во дворах — кур, индюшек, гусей. А второй солдат собирает все это и бросает на телегу. Надо ли говорить, что под пули мог попасть и погибнуть любой человек, старик или ребенок?! И теперь, по прошествии стольких лет, нас не покидает чувство страха, пережитое во время войны. И все же, невзирая на страх, мы все верили в то, что фашисты будут изгнаны с нашей земли.

Помню, как уже после освобождения аула от фашистов женщины вынесли во двор большие казаны и варили в них из того, что сумели найти из продуктов, похлебку — обед для красноармейцев. И обращались к ним: «Сынок!» Это слово аульские женщины быстро выучили и произносили его с особой теплотой. Ничего нет на свете страшнее войны…

Боль навечно в памяти

Лев Волков, ветеран Великой Отечественной войны: Наша семья в то время жила в Калуге. Отец был ведущим инженером железнодорожного машиностроения паровозостроительного завода, мама — врач, прошла финскую войну, работала директором в одном из санаториев. Места, где располагался санаторий, были удивительные — сосновый лес на берегу Оки, чистейший воздух! Вот в этот санаторий в выходной день — 22 июня 1941 года — мы вместе с отцом и направлялись. Редкое в то время транспортное средство — велосипед — уже ждало нас у калитки дома, как вдруг по радио объявили о вероломном нападении фашистской Германии на нашу страну. Поездка, естественно, была отменена, и отец тут же отправился в военкомат. Его просьбу о призыве на фронт в военкомате отклонили, выдали «бронь», ему была поставлена задача готовить завод к эвакуации. Вскоре домой приехала мама и, как военврач, сменила гражданскую одежду на военный мундир. Перед ней была поставлена задача развертывания военного госпиталя. 23 июня 1941 года в небе над Калугой появились самолеты с крестами на крыльях и началась бомбежка города.

Мы с братом Виктором побежали в школу и там узнали, что многих старшеклассников забрали на фронт. Нам же, подросткам, было велено дежурить по городу и тушить зажигательные бомбы, их так и называли «зажигалками». Мы поднимались на крыши многоквартирных домов и сбрасывали большими железными щипцами эти бомбы вниз. А наши одноклассницы эти бомбы тоже такими же щипцами бросали в металлические бочки с песком.

В июне в Калуге еще работали заводы, фабрики, и люди утром шли на работу, а вечером возвращались домой. Фашисты, когда поток людей на улицах города был плотным, на бреющем полете расстреливали граждан из пулеметов… Мы, как и вся оставшаяся в городе молодежь, участвовали в рытье оборонительных окопов, укреплений, прятались от фа­шист­ских самолетов.

В начале октября 1941 года немецкие войска уже были на подступах к Калуге. Завод был эвакуирован в Красноярск. Помню, как мы и еще несколько семей сотрудников завода погрузились в товарный вагончик и на маневренном паровозике отправились вслед за основным составом. К тому времени немцы уже вошли в Калугу. Эшелон мы догнали уже под Каширой. И тут началась бомбардировка… Основной состав практически весь разбомбили фашисты. Это было очень страшное зрелище. Было много и убитых, и раненых. Мы с братом при первых же взрывах выпрыгнули из своего вагончика и кубарем скатились по насыпи. Помню, как на наших глазах погибла девочка — дочь папиного коллеги. Наша мама и другие женщины тут же бросились оказывать помощь раненым. Мы с братом старались им помогать. Для меня это была первая страшная картина смерти на войне…

Записала
Валерия ЛОМЕШИНА.