Таких семей в России тысячи. У уроженца Донбасса Сергея (фамилию он попросил не указывать. — Прим. ред.) мама — кубанская казачка из Адыгеи, отец — украинец-дончанин. Сегодня он живет в Адыгее, но постоянно следит за событиями, которые происходят на Донбассе. Потому что там остались его мама, знакомые и друзья… И для него важно, чтобы как можно быстрее они смогли жить без страха и не чувствовать себя чужими, говоря на родном русском языке.

Малая родина

По словам Сергея, его папа — кадровый офицер-танкист, после вывода советских войск из Чехословакии мечтал продолжить службу где-нибудь под столичным Киевом, но получил предписание — Ворошиловградская область (сейчас Луганская Народная Республика), а потом — поближе к малой родине — Донецк, куда переехала вся семья.

В одном из городков Донецкой области жила бабушка, и в детстве Сергей половину лета проводил у нее, а вторую половину — в Майкопе, у другой бабушки. Выросший в военном гарнизоне паренек никогда не чувствовал себя чужим среди донецких мальчишек.

В девяностых дети еще не понимали того, что живут в другом государстве. Об этом Сергей стал задумываться, когда в дневнике появились первые тройки по мове.

— Вообще, к детям военных сначала относились лояльно, например, первое время мы не обязаны были посещать уроки украинского языка. Да и в основном в самой Донецкой области язык знали немногие, а говорили на нем еще меньше, — вспоминает собеседник «СА».

Вскоре отец уволился из Вооруженных сил, не стал продолжать службу в армии Незалежной. Год семья прожила в Майкопе у родственников и вернулась обратно — в Донецкую область, в городок Артемовск. Сергей окончил девять классов в местной школе, поступил в техникум.

Осталось в памяти

Навсегда он запомнил случай, произошедший с ним во время работы — после техникума он год отработал в фирме по монтажу кабельного оборудования.

— Однажды были отправлены в командировку на запад Украины. Нас предупредили: на улице по-русски не говорить. Ведь тогда в магазине не продадут ничего — даже хлеба. По привычке мы, перекидываясь фразами между собой, свободно переходили с русского на украинский и обратно. Попросили у хозяйки дома, где «тянули» кабель, попить воды. Женщина молча принесла нам кружку, посмотрела, как мы пьем, а потом демонстративно ее разбила! Это было не только для меня, но и для моих товарищей каким-то очередным знаком — мы там были чужими, — говорит Сергей.

Он, как и все его сверстники, отслужил положенный срок в армии. Так получилось, что проходил службу в Донецкой области, недалеко от дома. Большинство сослуживцев были с юго-востока, кто-то из Западной Украины, но все свободно находили общий язык — сказывалось советское детство.

— Командиры были еще старой закалки с классическим советским образованием. Некоторые националистические новшества воспринимались ими в штыки. До сих пор помню недоумение командира после получения приказа из вышестоящего штаба шире использовать государственный язык в уставном общении военнослужащих, — рассказывает Сергей.

В начале двухтысячных кризис способствовал оттоку трудоспособного населения из страны — кто-то ехал «на запад», но Сергей решил приехать в Майкоп к бабушке. Через несколько лет он женился, получил гражданство, появились дети. Регулярно они с семьей ездили на родину — в Донецкую область, где продолжала трудиться мама. В 2014 году он последний раз был на малой родине — в Артемовске. На волне декоммунизации в 2015 году его переименовали в Бахмут.

— Мама долгое время оттуда не имела возможности выехать, все было окружено блокпостами. В начале этого года мы обсуждали вопрос выезда, но для пожилого человека бросить все нажитое за столько лет и уехать было очень сложно. Квартиру, полученную отцом за службу в войсках, продать невозможно. Совсем рядом с пятиэтажкой, где я провел свое детство, метрах в пятидесяти находилась часть ВСУ. Больше пяти лет — это было видно из маминых окон — там стояли артиллерийские установки. Я уже несколько раз порывался ехать за ней, но попасть туда не смог, — рассказывает Сергей.

Судьбы его друзей и одноклассников, оставшихся на Украине, совершенно разные. Кто-то работал в столичном Киеве, кто-то перебрался на территорию ДНР, вступив в народную милицию, кто-то остался в городе.

— Мой одноклассник в соцсетях рассказал, что, когда начались боевые действия, они с семьей уехали во Львовскую область, но уже через несколько дней вернулись — слишком чужими они там оказались, — говорит наш собеседник.

Пожилую маму в середине августа 2022 года в приказном порядке украинские власти вывезли в одну из западных областей страны — вместе с другими стариками поселили в деревенском домике.

— Вода в колодце, электричества нет, зарядка мобильного телефона — 20 гривен. Попасть в Россию невозможно, — Сергею нелегко видеть сводки, названия знакомых городов и поселков, зная, что там живут его друзья и одноклассники. И он, как никто другой, понимает задачи специальной операции — демилитаризация и денацификация.

За будущее

— Все эти годы нас искусственно разделяли — народы, языки, менталитет. Мы всегда очень настороженно относились к пропаганде национализма, возведенного в ранг государственной политики, но до последнего надеялись, что украинское общество им «переболеет», ведь, несмотря ни на что, мы оставались всегда народами-братьями. Я всегда знал, верил, что, только избавившись от губительной идеологии, навязываемой извне, мы вновь сможем, как в моем детстве, не чувствовать себя чужими на своей малой родине, на братской Украине, — с надеждой говорит Сергей.

От референдума по вхождению территорий ЛДНР, Запорожской, Херсонской областей в состав России он, как и все в его семье, ждет только одного — мира:

— Референдум необходим, ведь других путей понять, чего хочет народ, нет. Все хотят мира, покоя, нормальной жизни — без выстрелов, без обстрелов, без нацистов. Если бы я участвовал в референдуме, то нисколько бы не сомневался в выборе ответа. Уверен, что и народ Донбасса на референдуме скажет заветное «Да», отдав свой голос за мир, за будущее, за Россию!

Владимир ЛЕВИТИН.