В преддверии даты мы встретились с жительницей Майкопа Галиной Георгиевной Дубовицкой. Она хорошо помнит начало войны, оккупацию родной деревни, отправку семьи на работы в Латвию и ожидание возвращения домой. О тех горестных событиях она рассказала «СА».

Страшные дни оккупации

Галина Георгиевна родилась в Ленинградской области, в деревне Заполье. Ее отец работал на железной дороге.

— Станция была от нашей деревни всего в километре. Мама занималась домашним хозяйством. У нас был огород, держали корову. Довоенное детство мне вспоминается в теплых тонах: будто было всегда солнечно, радостно на душе. Нас у родителей было трое — старший брат, я и младший братик. Помню день начала войны — над нашей деревней стали очень низко летать самолеты с красными звездами. У нас за деревней был аэродром для сельхозавиации, но это были совсем иные самолеты. Мы, детвора, конечно же, обрадовались — бежали за самолетами, махали им руками. А уже через некоторое время в небе появились самолеты со свастикой на крыльях. Они летели по направлению к Ленинграду. В небе стоял сплошной гул, слышались взрывы, — делится воспоминаниями Галина Дубовицкая.

Отца с самого первого дня войны дети уже не видели, а вскоре пришло сообщение, что он погиб во время бомбежки железнодорожной станции.

Помню день начала войны — над нашей деревней стали очень низко летать самолеты с красными звездами. У нас за деревней был аэродром для сельхозавиации, но это были совсем иные самолеты. Мы, детвора, конечно же, обрадовались — бежали за самолетами, махали им руками. А уже через некоторое время в небе появились самолеты со свастикой на крыльях

При наступлении фашистских войск многие жители, у кого была лошадь, телега, успели покинуть деревню.

— А мы так и остались. Куда, да и на чем было нам ехать?! Дома остались мама, нас трое детей да дедушка. Когда немцы заняли деревню, они сожгли большую часть домов, в том числе и наш, чтобы открыть обзор на Ленинград. Перед этим разрешили кое-что вынести из дома. Мама с дедушкой собрали кое-какие вещи, постель да пару кастрюль — вот с этим добром мы и остались под открытым небом в декабре. Хорошо, соседи с других улиц, там, где дома не были разрушены, приютили нас. Нам даже оставили корову! Но староста, а это был один из жителей нашей деревни, велел всем, кто держал корову, сдавать на приемный пункт молоко. Носили его туда в основном мы, дети, — рассказывает Галина Георгиевна.

По ее словам, часто их мама рано утром отправлялась на принудительные работы рыть окопы. Уходя, она просила соседку Пелагею, если что-то случится, а бывало те, кто рыл окопы, попадали под бомбежку, не бросать детей на произвол судьбы.

В один из морозных декабрьских дней 1943 года немцы стали выгонять всех жителей деревни из домов.

— Помню: дверь нараспашку, солдат с автоматом в руках командует: «Шнель!». Хорошо, что и мама, и дедушка были дома. Испуганная мама спросила: «Детей брать с собой?». Немец кивнул, дулом автомата указал на теплые вещи, краюху хлеба и сказал на ломаном русском: «Надо брать кушать, одежда… ехать далеко», — со слезами на глазах вспоминает Галина Георгиевна.

В товарных вагонах

На сборы дали немного времени. И женщин, и стариков усадили на телеги и повезли на железнодорожную станцию. А уже там всех погрузили в товарные вагоны.

— Я запомнила такой эпизод: женщина с детьми вышла из вагона и, вроде бы как замешкавшись, ушла в сторону леса, который был на другой стороне железнодорожного пути. Фашисты этого не увидели. Может, и нашей маме и дедушке нужно было бы так рискнуть — кто знает. Мы ехали в поезде несколько дней, он изредка останавливался, в вагоны подсаживались новые пассажиры. В дороге нас не кормили — хорошо, что мама захватила из дому еду, и мы особо не голодали. Так мы приехали в Латвию, в город Цесис, — говорит Галина Дубовицкая.

Всех прибывших на поезде вывели из вагонов и построили на привокзальной площади. Их семью — маму, детей и дедушку — для помощи по хозяйству забрал к себе угрюмого вида старик.

— Нас определили жить в том же доме, где жили хозяева — этот старик и его супруга, только в другой небольшой комнате с земляным полом. В ней были пара топчанов и стол. Маму определили на ферму, доить коров, а старшего брата Александра назначили пастухом. Маму и брата, как работников, кормили, а на меня, младшего брата Симеона и на дедушку хозяева давали картошку, например, или свеклу, и мама готовила нам еду. Старший брат иногда от своего обеда утаивал кусочек мяса или пирога и приносил нам. Мама много работала, уставала. Вечером, когда она возвращалась домой, мы все вместе усаживались на топчан, и мама нас успокаивала, гладила по голове и говорила, что скоро весь этот кошмар закончится и мы вернемся домой, — вспоминает Галина Георгиевна.

Только в декабре 1944 года семья нашей собеседницы и другие, кто был угнан, смогли отправиться домой.

Возвращение домой

— Мы с пересадками добрались до железнодорожной станции Передольская и оттуда пешком почти пять километров шли до своей деревни. Помню: мама шла и плакала от счастья, что вернулась на Родину. Первое время жили у людей, пока дедушка не построил совсем маленький, площадью в десять квадратных метров, домик. На нашем же участке чуть поодаль стоял амбар, чудом уцелевший при пожаре. Дедушка, а ему было уже почти 80 лет, сам разобрал амбар и из этих бревен выстроил дом. У меня сохранилась фотография этого дома, — рассказывает Галина Георгиевна.

Помню: дверь нараспашку, солдат с автоматом в руках командует: «Шнель!». Хорошо, что и мама, и дедушка были дома. Испуганная мама спросила: «Детей брать с собой?». Немец кивнул, дулом автомата указал на теплые вещи, краюху хлеба и сказал на ломаном русском: «Надо брать кушать, одежда… ехать далеко»

По ее словам, в нем семья прожила более десяти лет. Большую часть единственной комнаты занимали печка и железная кровать, что осталась от пожара в старом доме.

— Матрасы и подушки были набиты соломой. Мама, я и младший братик спали на кровати, а старший брат и дедушка — на полу. Потом к дому сделали пристройку, — говорит Галина Дубовицкая.

Окончив семилетку, она поступила в строительный техникум в Ленинграде. Вышла замуж за фронтовика, участника Великой Отечественной войны Леонида Федоровича Дубовицкого и в 1957 году уехала с супругом на его родину в Майкоп.

— Чем старше становишься, тем отчетливее понимаешь весь ужас тех лет, — прерывает свой рассказ от нахлынувших чувств и воспоминаний Галина Георгиевна. — Это только потом, оглядываясь назад, осознаешь, что мы, наша семья, чудом уцелели и выжили. В своей деревне не попали под бомбежки, не умерли по дороге в Латвию — в этом продуваемом всеми декабрьскими ветрами вагоне люди замерзали, болели, умирали и от холода, и от голода. И то, что нас, маму, дедушку, детей, не разлучили на чужбине, это тоже большое везение. Мы бы, конечно же, погибли поодиночке. О чем мне, прошедшей весь этот ад, думается накануне этой скорбной даты? Конечно же, о том, чтобы подобное больше никогда не повторилось!

Валерия ЛОМЕШИНА.