Фото history-doc.ru

Нет более героической и вместе с тем трагической страницы в истории Великой Отечественной войны, чем блокада Ленинграда. На Ленинградском фронте воевали многие наши земляки, в том числе и журналисты «СА». В редакции неоднократно проводились встречи с бойцами, оборонявшими Ленинград, и жителями блокадного города. Среди них — Петр Дульнев, Илья Батарчук, Константин Каракорский, Георгий Кошелев, Вера Маковкина, Зинаида Аведисян, Вячеслав Пономаренко и другие. «СА» публикует воспоминания тех, кто жил в блокадном Ленинграде, и тех, кто стоял на защите города.

Из редакционного альбома

Василий Вербицкий работал в нашей редакции с 1936 года. Когда началась Великая Отечественная война, он добровольцем ушел на фронт вместе с дислоцировавшимся тогда в Майкопе Орловским танковым училищем. Там стал механиком-водителем, а затем и командиром экипажа. Участвовал в обороне Москвы, воевал под Сталинградом. А к началу 1944 года он уже был командиром отдельного танкового батальона. Вскоре после снятия блокады Ленинграда, участником которого был Василий Вербицкий, он был ранен. После госпиталя танкиста комиссовали, и он вернулся в родную газету, тогда «Адыгейскую правду». Был корреспондентом. В командировки ходил пешком. Василий Иванович не любил рассказывать о войне. Но однажды после дружеской посиделки в честь Дня Победы разговорился. Другой фронтовик — художник-ретушер Георгий Яворовский поместил его воспоминания в редакционный альбом фронтовиков, где они и сохранились.

На фото Георгий Яворовский. Архив "СА"

«На Ленинградском фронте я командовал отдельным танковым батальоном. Утром 27 января 1944 года батальон, смяв сопротивление врага, прорвался к окраине Ленинграда. Когда подъехали к трамвайным путям, увидели группу ленинградских женщин.

Мы остановили танки. Женщины бежали к нам. Мы попрыгали на землю, женщины обнимали, целовали своих спасителей.

— Какие они худенькие! — сказал механик-водитель танка Петр Шевченко. — Они же давно вволю не ели.

Петр шмыгнул через верхний люк в танк. Вскоре оттуда показался его рюкзак, а потом и он сам. Развязывая на ходу рюкзак, Петр побежал к группе женщин. Остановившись, спросил у меня:

— Можно, товарищ командир?

Я сказал:

— Какой же ты молодец, Петя!

Петр доставал банки с консервами, хлеб, сухари и все это отдавал женщинам.

Примеру Петра последовали и другие танкисты, и вскоре на земле выросла батарея из консервных банок. Женщины стояли, не зная, что делать. Я сказал, что это им от нас, танкистов.

Я окликнул старшину Семенова, спросил, есть ли еще запас продовольствия. Он ответил, что есть «НЗ» на один день. Я приказал старшине принести «НЗ» и отдать женщинам. Старшина нахмурил брови, но все же нырнул в люк танка. Спрыгнув с брони, выложил на землю перед женщинами наш батальонный «НЗ».

— А как же мы? — спросил старшина.

Я ответил, что пойдем штурмовать Синявинские высоты и там отобьем у немцев продовольственный склад.

По моей команде «По машинам!» танкисты нырнули в люки. Пока прогревали моторы, мы стояли, высунувшись из люков. Танки тронулись. Женщины, прижимая к груди наши подарки, махали нам вслед руками».

И снова — на фронт

В редакционном архиве хранится самодельная книжка Бориса Батовича Наурзова «Дорогами войны». Позже ее издало национальное издательство. Сам Борис Наурзов уже ушел из жизни. Этого легендарного человека помнят представители старшего поколения Адыгеи не только как фронтовика, участника обороны Ленинграда, но и как юриста, сделавшего карьеру от городского судьи до председателя Адыгейского областного суда. Публикуем воспоминания из его книги.

На фото Борис Наурзов. Архив "СА"

«На Ленинградском фронте я был комсоргом в 5-м тяжелом понтонном полку. Полк был по своему составу интернациональным. В нем служили и мои земляки. Комсоргом полка был известный участник Великой Отечественной войны Касим Дауров.

Возвращаясь из медсанбата, я встретил солдата в сильно порванной шинели. Он попросил закурить. Я насыпал на кусочек газеты махорки, скрутил цигарку и подал солдату. Он затянулся крепким табаком, закашлял. Солдат рассказал, что возвращается на передовую. В голосе я услышал знакомый адыгский акцент и прямо спросил, не адыг ли он? Солдат посмотрел на меня и в свою очередь тоже спросил, а как, мол, я догадался, что он адыг? Познакомились. Солдат сказал, что он Айса Хаконов из аула Ассоколай.

Усевшись на ящик из-под снарядов, мы долго разговаривали. Айса рассказал свою историю. Служил он в артиллерии, был подносчиком снарядов. В одном из боев на позицию, где стояла противотанковая пушка Айсы Хаконова, двинулись сразу три немецких танка. Артиллеристы успели подбить два, а третий прорвался и почти в упор начал стрелять по орудию Хаконова. Весь артиллерийский расчет погиб. А Айсу Хаконова контузило и привалило землей. Он пролежал так, не приходя в сознание, до самого утра.

Когда рассвело, наши разведчики отправились на вчерашнее поле боя. Убедившись, что расчеты двух орудий погибли, заметили, что из земляного холмика выглядывает сапог. Откопали. Солдат был живым, но находился в коме. Они доставили его в медсанбат.

Там Айсу Хаконова привели в сознание, накормили. Поскольку ран у солдата не было, ему приказали идти в свою часть. Айса Хаконов пошел искать свою батарею. Но ее уже не существовало».

Тут и встретил Айса Хаконов своего земляка Бориса Наурзова. Комсорг проводил земляка в расположение резервного полка. Там его определили подносчиком снарядов в другую батарею.

Встреча с отцом

На фото Вячеслав Пономаренко. Архив "СА"

Из воспоминаний жителя блокадного Ленинграда Вячеслава Пономаренко:

«Когда начала работать «Дорога жизни», проложенная по льду Ладожского озера, из блокадного Ленинграда решили эвакуировать детдом, где находились дети, у которых отцы были на фронте, а матери умерли или погибли при бомбежках и обстрелах.

Я плохо помню, как нас везли по льду Ладоги, потом на поезде. Но хорошо запомнил приезд в Майкоп. Было уже совсем тепло, стоял конец марта. Эвакуированный детдом расположили в отдельном помещении. Нас хорошо кормили, вскоре мы пошли на поправку. Городские власти объявили дни открытых дверей в детдоме. К нам приходили сердобольные женщины с подарками. А у самих ведь тоже ничего лишнего не было, город только оживал после оккупации.

Потом в горисполком стали поступать заявления с просьбами об усыновлении ленинградских детишек. И мои друзья по детдому стали разлетаться по семьям. Меня взяла семья Пономаренко. По фамилии я был Шевяков. Имя у меня так и осталось — Вячеслав, а фамилия изменилась на Пономаренко. Осталось и отчество — Петрович (так звали и моего отца, и усыновителя). Моих приемных родителей, Петра Николаевича и Наталью Семеновну, я очень любил, как и они меня.

В Майкопе я окончил среднюю школу. Поступил в Ростовский инженерно-строительный институт. Родители помогали во всем как родному сыну. После получения диплома отработал положенные два года по направлению и вернулся в Майкоп. Работал в строительных организациях, был главным инженером РСУ-2.

В 1989 году узнал о том, что жив мой родной отец. Его с началом войны призвали на фронт. Он находился рядом — оборонял Пулковские высоты. Отец раз в месяц навещал нас с мамой в Ленинграде, приносил сухари, корочки хлеба из солдатского пайка. Потом он перестал приходить, умерла мама. Отец, как я узнал через полвека, был ранен, лежал в госпитале. После войны мечтал найти сына. Но ему это долго не удавалось.

Конечно, я не узнал бы отца в лицо, как и он меня. На военном заводе, где он трудился, его уважали. И встречу с сыном решили организовать на сцене заводского клуба. Многие в зале плакали, когда на сцене я обнимался с отцом».

Дежурили на крышах

На фото Вера Маковкина. Архив "СА"

Вера Ивановна Маковкина награждена знаком «Жителю блокадного Ленинграда». Она участвовала во встрече в редакции «СА» в день 65-летия снятия блокады Ленинграда.

«К началу блокады Ленинграда я была уже взрослой — успела окончить среднюю школу, стать комсомолкой. Рвалась на фронт, но врачебная комиссия не разрешила — у меня болели руки. С самого начала блокады по районам Ленинграда стали создаваться отряды самообороны.

В один из них меня приняли. Днем мы работали на заводе, ночью дежурили на крыше дома. Если попадали на крышу зажигательные бомбы при немецких налетах, мы их сбрасывали на землю. Таким образом спасали крыши от возгорания.

Но вскоре немецкие летчики распознали наши секретные дежурства на крышах и начали вместе с зажигательными бомбами бросать фугасные. При разрывах девчат сбрасывало на землю, они погибали. Тогда при бомбардировках мы оставались за печными трубами и таким образом уберегались от взрывной волны.

Однажды зажигательная бомба сквозь пробоину в крыше попала на чердак. Одна моя подруга схватила щипцы и спрыгнула на чердак. Через несколько секунд «зажигалка» была на крыше. Я подхватила ее щипцами и сбросила на землю.

В конце 1942 года меня и многих моих подруг эвакуировали через Ладогу на большую землю — погрузили на катер около 50 человек. Ночь была холодная, пасмурная. Вражеские самолеты не летали, и это спасло наш хлипкий катер. Но волны перехлестывали через борт суденышка, и воду приходилось все время вычерпывать.

На большой земле нас встретили сердобольные люди. Начали кормить. Никто не подумал, что после длительного голодания много есть было нельзя. Двое девчат умерли — желудки не выдержали. Поскольку мы были слабы здоровьем, нас определили в прифронтовой гос­питаль. Я осталась там работать санитаркой. С этим госпиталем прошла всю войну до самой Венгрии».